Краснеть за распоряжение незадачливого обер-офицера пришлось Дутову, который телеграфировал в Омск 14 марта 1919 г.: «Коваленко мною не назначался, постановления о выселении евреев Кустаная я не делал, Коваленко будет смещен [с] должности, приказ передан [по] телеграфу. По должности нач[альника] края я никаких распоряжений не отдавал, ибо еще к исполнению только приступаю»1717.
Нельзя не отметить и то, что сами еврейские общины Южного Урала старались содействовать Дутову. В частности, как ни парадоксально, но наиболее значительное пожертвование на восстановление сожженных большевиками в 1918 г. станиц Оренбургского казачьего войска в размере 100 000 руб. было сделано оренбургской еврейской общиной1718. Скорее всего, это было именно добровольным пожертвованием и едва ли могло иметь место какое-либо принуждение оренбургских евреев к этому шагу со стороны казачьей администрации – в противном случае об этом бы трубили все оппозиционные газеты. Товарищем городского головы Оренбурга при Дутове в 1918 г. был еврей по национальности Аронсон1719. Небезынтересно и то, что оренбургские казачьи части обслуживали в значительной степени врачи-евреи. Думается, это было едва ли возможно в том случае, если бы командующий армией был антисемитом. 1 декабря 1918 г. в 1-й женской гимназии Оренбурга состоялся вечер еврейской музыки и народных песен, организованный еврейским рабочим клубом, действовавшим в городе с конца года1720.
На Южном Урале пропагандистскими органами белых не выпускались плакаты и листовки антисемитского содержания. Однако нужно отметить, что «еврейскую карту» активно разыгрывала пропаганда белых в Сибири, выпустившая множество антибольшевистских плакатов антисемитской направленности. Не исключено, что подобный материал, обращенный к низменным чувствам населения, попадал и на Южный Урал.
Вовлекая в антибольшевистское движение представителей национальных меньшинств, Дутов исходил из сугубо государственнической точки зрения, стараясь привлечь в ряды своих сторонников максимально широкие слои населения. Все вышеперечисленное позволяет сделать вывод о достаточно продуманной и взвешенной политике Дутова в этноконфессиональном вопросе.
Правоохранительная политика Дутова и террор
Дутову, как и другим облеченным властью людям, неизбежно приходилось сталкиваться с необходимостью осуществления собственной правоохранительной политики, а в условиях войны еще и карательных мероприятий. Сложность заключалась в том, что, несмотря на многочисленные приказы, регламентировавшие эту сферу, механизмы, позволявшие реально проконтролировать их надлежащее исполнение на местах, практически отсутствовали.
Уже 23 ноября 1917 г. Дутов издал приказ о недопустимости самосудов, в котором было отмечено, что «в Войсковое правительство поступили сведения и документы, свидетельствующие, что некоторые поселковые общества казачьего войска выносят смертные приговоры лицам, подозревающимся или уличенным в грабежах, кражах и т. п. преступлениях, некоторые из таких приговоров уже приведены в исполнение. Это явление глубоко безнравственного и антигосударственного характера, оно в корне должно пресекаться самым энергичным образом со стороны войсковых учреждений и должностных лиц. Войсковое правительство… решило, не останавливаясь ни перед какими суровыми мерами воздействия, раз и навсегда искоренить позорную и антигосударственную политику поселковых обществ в изыскании способов наказания преступников посредством составления смертных приговоров»1721. Однако на практике самосуды продолжались и после этого приказа.
По возвращении Дутова в Оренбург население города было уведомлено о том, что «никакие погромы – ни на религиозной, ни на национальной, ни на классовой почве – допущены не будут. Всякие насилия над личностью и имуществом граждан будут пресекаться в корне и караться самым беспощадным образом. Призываю граждан г. Оренбурга к спокойствию и доверию, а со смутьянами, распространяющими ложные слухи, будет поступлено по всей строгости закона»1722. Новая администрация требовала осуществлять реквизиции только в установленном законом порядке1723.
С осени 1917 г. на территории войска стал функционировать мировой суд, станичные суды были упразднены. Летом 1918 г. на подконтрольной Дутову территории Оренбургского военного округа была восстановлена милиция, существовавшая при Временном правительстве. Вскоре по освобождении Оренбурга от красных Дутов писал в приказе по Оренбургскому военному округу: «Подтверждаю мое категорическое требование о том, чтобы не было никаких самочинных обысков и арестов, а также захвата чужого имущества. Виновные будут привлекаться к ответственности по законам военного времени»1724.
При штабе обороны Оренбургского казачьего войска существовал отдел охраны войск, выполнявший и милицейские функции, однако стремление Дутова к самостоятельности привело к созданию особой войсковой милиции, получившей позднее название областной военной милиции (приказ Войскового атамана Оренбургского казачьего войска № 34 от 26 августа 1918 г.). Фактически некоторое время сосуществовали войсковая и военная милиции, первая – в ведении Войскового правительства, а вторая – в ведении областного уполномоченного Комуча1725. К работе в милиции активно привлекалось местное, в том числе нерусское, население. Вернулись на службу и некоторые работники милиции, существовавшей при Временном правительстве.
К октябрю 1918 г. были разработаны штаты милиции, помощник начальника областной милиции П.С. Архипов составил «Учреждение областной милиции» и инструкцию для младших милиционеров1726. Все служащие войсковой милиции считались мобилизованными на действительную военную службу. Существовали отряды конной и пешей милиции, причем конная комплектовалась только казаками. Существовала и войсковая железнодорожная милиция. На местах работали участковые начальники, начальники городской и уездной милиции. Областную войсковую и военную милицию возглавляли капитан (позднее – полковник) А.М. Булгаков (видный деятель антибольшевистского повстанческого движения в низовых станицах Оренбургского казачьего войска), а с 15 сентября 1918 г. есаул (позднее – полковник) В.Н. Литвинов. При управлении милиции существовали уголовный (с 1 октября 1918 г. – Оренбургское областное уголовное бюро) и политический отделы.
При уголовном бюро предполагалось оборудовать судебную фотографию, сформировать картотеку преступников, открыть фотографический и уголовно-сыскной музеи, оборудовать цейхгауз для переодеваний и гримировки агентов. Офицеры, служившие в милиции, носили положенную им форму (армейскую или казачью), для классных чинов милиции было установлено защитное обмундирование, погоны из белого галуна на синем сукне с синими просветами, синий узкий кант по наружному продольному шву брюк. Погоны нижних чинов милиции были синими с нанесенной на них трафаретной шифровкой «В.М.». Милиционеры обшивали воротники рубах в два ряда, грудь в один ряд (старшие милиционеры – галуном, младшие – синим кантом), помещали на ней газыри для патронов. Впрочем, организованная Дутовым милиция не была признана омским правительством1727. По мнению представителя войска в Омске Н.С. Анисимова, «совершенно не желающая считаться с исключительностью обстановки Министерская власть разрушала все, что с таким трудом создавалось, не давая взамен решительно ничего»1728.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});